Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

К сожалению, даже окончательно самоунизиться — не выход. Но сейчас я выйду из этого дома и сделаю единственный поступок, на который сейчас способен. Мир, я удивлю тебя, хотя ты и думаешь, что я уже отчаялся.

---

Сало мне в бутерброд!
Это мой рот!

---

time to try and find yourself a partner make your bed and lay to die in it

---

Удивительная, в общем-то, штука. Помимо абсолютно очевидных психологических связей, способных возникать между двумя людьми, вдруг существуют и такие виды связей, объяснить которые рационально уже совершенно не возможно. Хотя конечно, можно и то, что я уже второй день выхожу из себя по известному паре человек поводу, считать следствием обыкновенной привычки, неизжитой до конца ответственности или чего-то еще. Однако же, в таком случае абсолютно не объясненным остается такой факт: хотя на первый взгляд мне и глубоко безразлична судьба леди "с жесткими нравственными принципами", господи, как же мне все-таки, наверное, не хочется, чтобы эта самая леди стала жертвой своей наивности — а по большому счету, как же мне не хочется, чтобы она подспудно продолжала вынашивать в себе желание изменить мою жизнь.

---

Потратив примерно час (в последний день подготовки к экзамену) на вырезание обложек к DVD (да, у меня есть такое дурное хобби — плодить себе на полку R1-релизы аниме с помощью asiandvdclub'а, магазина коробок\болванок и родного принтера), многое понял.
Во-первых, генеральный просчет в планах: мне бы ювелиром быть с моей любовью к ручной работе, но вместо этого я — . Во-вторых, я, все же, был прав, когда говорил лет эдак в пятнадцать, что это у меня не юношеский максимализм, а перманентная черта личности. Действительно перманентная. И перфекционизм — перманентная, потому что стенка всяческих наград и достижений — это прекрасно. Потому что на такую гипотетическую стенку можно посмотреть самому и проникнуться своей наполненностью или же показать другим со всеми вытекающими. И здесь процесс достижения отступает на второй план, потому что главное — общий вид, конечный вид.
А остальное очень просто: в моей лодке, дай бог, есть два-три человека, разделяющие этот\несколько других принципов. Остальные за бортом. И можно сколь угодно долго говорить про самоотчужденность, про "я превращаю себя", про что угодно, но есть те, кто в лодке, а есть те, кто за бортом. Такие дела.

---

Немного для себя, немного, чтобы не забыть, немного, чтобы здесь было хоть что-то невлажное.
В ночь на девятое января снилась извечно добрая и спокойная О.М. Признавалась в любви от гроба и до гроба, что всегда следила, что всегда любила. Предложение принял, долго и счастливо почему-то не жил. Во сне подумал: "Ничего себе, сны пошли. Ничего себе - подсознание идеал женской красоты нашло! (А она такая блондинка с голубыми глазами, добрая такая, точно мы с ней в моей прошлой жизни много водки выпили и сапог истоптали...) Раньше-то не такие девушки, положим, снились реальные и земные, выше было, идеальнее, пожалуй. Старею?".

В ту же ночь снилось, что сплю с противным мужицким блондином с волосатыми руками. Именно с, а не рядом с. Процесс вызвал у меня некоторые трудности, контрацептив почему-то был слишком толстым. С какого-то очень монотонного и безразличного согласия пришлось обойтись и вовсе без оного. Поменяться ролями я отказался.
Проснулся озадаченный. То ли в добром и высоком определенно уже ничего не понимаю, то ли наоборот - понимаю все, то ли и правда подсознанию определенно все равно, проснется ли оно в незнакомой постели и где-с-кем. Хотя кому как не мне легче и лучше всего продиагностировать себя же самого, ведь кого я обманываю: никогда не прижимал к себе никого так крепко, как прижимал игрушечную черепаху в рождественскую ночь. Время одиночек летит быстрее.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Спасибо. Спасибо. Спасибо. Спасибо. Спасибо...

// 'Twas the first time I felt happy this year.

---

За последнее время родилось слишком много текстов и затерялось слишком много ушей, готовых их слышать, а также глаз, готовых их видеть. Живи я в

век романтизма, мне бы впору огорчаться: ну вот кто, скажите на милось, мои современники? Хохот вверх дном, оголтело-безумный взгляд на происхождение вещей, воинствующая экспансионная саморепликация... Того и гляди, позаимствуешь у них методу, затем пойдешь переворачивать на чем свет стоит. А дети-то и не примечают!
А живи я школьным учителем, так такую пиесу развернуть можно: тут и неосознанная агрессия, и маленький человек... Что же это я, впрочем. Зарываюсь.
Но нет, вместо всех вышеописанных амплуа мне прежде всего приличествует роль "шпиона", не мною определенная к исполнению. Так и ходи среди них (вас?), изображай, не-сопротивляйся, только иногда для супротиву язык показывай. Да еще тоже чтобы не так, как полагается. А то совсем не за того примут неосмотрительно.
Словом, держали бы вы меня, братья. Рассудок мой, по всему очевидно, снова слабеет.

---

Соединив в своем мироощущении прошлое с настоящим, буквально объединив их в одно целое, оказываешься вечным рабом этого целого: стремительно рвешься неизвестно куда без всяческих остановок.
Соединяя настоящее и будущее, обрекаешь себя на святую наивность, живя прошлым, опытом истории и т.п., в конечном итоге отвергаешь красоту и непредсказуемость мира, тем самым заставляя настоящее-будущее проходить сквозь тебя постоянно, а затем и себя заставляя нести всю эту массу копий, вошедших в тебя спереди и вышедших из спины.
Выбирая какое-либо состояние времени в его отдельном явлении (любое), становишься похожим на большинство истинно несчастных, глупых людей.
Ни один из этих путей не приводит к счастью в его конвенциальном понимании.

Соединяя настоящее и будущее, оказываешься выброшенным за борт всеобщего корабля веселья, нередко опускаешься, и конец твой неумалимо плох. Так живет особенный тип поэтов, не всегда подлинно пищущих что-либо, но утверждающих себя своего рода счастливыми.

Соединяя прошлое-настоящее-будущее, окончательно теряешь какую-либо возможность самоощущения, т.е. постоянно включаешь в себя все вероятности себя же. Вместе с тем теряешь и категорию счастья, как и любую другую доминирующую в сознании категорию. Потому и можно заключить, что этот способ миропонимания есть единственно "верный" во всей полноте значений этого слова.

---

комментарий к одному вагону или стихи-для-детей

Я лежу всю ночь
                и пишу стихи,
надо мной спит девушка,
                спят мои грехи,
мне осталось времени до зари:
                час - затем, чтоб каяться,
                                чтоб забыться - три!

Я лежу в беспамятстве,
                я влюбился в тень,
Я готов ей кланяться,
                подносить сирень,

Я забыл о времени,
                я пишу стихи,
надо мной моя девушка -
                спят мои грехи...
Мне закрыть осталось
                вопрос такой:
Отчего в тень девушки
                я влюблен другой?

---

Человек хочет выйти из рамок наскучившей роли,
пускаясь во все тяжкие земных приключений.
Переходя то от боли к жалости, то от жалости к боли,
от гордости приходит к страсти и лени.

Человек ищет женщину так, как ищут свободу,
для себя забывая себя, о себе, про себя,
каждый месяц отныне приравнивается к году,
человек теряет уверенность: "Столько не весят года!"

К двадцати в нем еще могли случиться разительные перемены,
где-то на самом энном километре поезда "Петербург-Москва",
где так безмятежно свободно мятежный пленный
подбирал, поминутно сбиваясь, рассыпавшиеся слова,

силясь не любить, тем и вымолить ту, что напротив,
с губ пугливо не в силах сорвать печать...
"Человек Барокко - см. пленник плоти",
безнадежно привыкший не находя искать...

Человек античности, темных и новых времен,
окруженный временем, заковавший в себя цепи...
За окном возвышается облетающий красный клен,
Вечность пьет чай напротив и ни за что не ответит.

Слом времен не вошел в ряд разительных перемен:
энный километр пути теперь - часть слова "дорога"...
Человек так надеялся, что, быть может, не тленн,
что останется большее что-то вне рамок, вне бога.

---

Иными словами...
Ты не болен, ты — безумен... В этой армии гротеска...
Практически цитата.

---

Чем больше я сознавал о добре и о всем этом «прекрасном и высоком», тем глубже я и опускался в мою тину и тем способнее был совершенно завязнуть в ней. Но главная черта была в том, что все это как будто не случайно во мне было, а как будто ему и следовало так быть. Как будто это было мое самое нормальное состояние, а отнюдь не болезнь и не порча, так что, наконец, у меня и охота прошла бороться с этой порчей. Кончилось тем, что я чуть не поверил (а может, и в самом деле поверил), что это, пожалуй, и есть нормальное мое состояние. А сперва-то, вначале-то, сколько я муки вытерпел в этой борьбе! Я не верил, чтоб так бывало с другими, и потому всю жизнь таил это про себя как секрет.
Ф.М. Достоевский, "Записки из подполья"

А вы говорите... "осень, потемки, все смотрят волком, разбилась Империя — босыми ногами я иду по осколкам"... (кажется, Утро над Вавилоном)

---

Виделись сегодня с Н.
Love was never meant to be such a crazy affair, no

@музыка: Melissa Williamson — You're not here

---

Хотел было сегодня развернуться на полпути из дома и убежать назад, в чертоги домашние, чтобы там придаваться написанию повести. Даже вот уже герои стучались в голову. Там, по крайней мере, есть прекрасная девушка Анна с длинной идеально красной косой волос. И очень странный молодой человек, имеющий тайной своей раннеутренние выходы куда-то из дома на пару минут. И еще по вечерам зачем-то из картона черные коробочки мастерит. И вроде бы из дома ничего не пропадает у них, но он мастерит почти каждый день, когда только не забывает, а забывает он редко, потому что память хорошая. Ну и вообще живут они себе тихо, в центре какого-то околоевропейского города... Месяц живут, два живут, три живут...
А назвать я все это дело хотел "Год на Вересковой 7-14". Потому что вот год они себе жили бы жизнью уединенной, разной и размеренной: такие разные и такие одинаковые. И вышел и правда год целый, только вот он бы и вышел только, потому что больше не положено, нельзя им больше, разным и одинаковым.
И у них обязательно, чтобы кошка. Такая тоже, как хозяйка — стройная очень. И он обязательно-обязательно будет каким-нибудь журналистом или писателем каким очень третьесортным. Т.е. да, конечно, я знаю, какой это грех — чтобы писать, да еще и про писателя! Бессмыслица ведь полная, но хорошие уж они больно. Уж больно ехал я, да смотрели они на меня как-то так, очень просветленно, как одна подруга моя умеет только смотреть. И думал я, вот надо бы сейчас развернуться, надо бы уйти, да создать их, потому что нельзя их не создать — очень много они страдали разного, сами не понимая, отчего и почему. И поняли слишком многое про друг друга и про мир тоже. Многое.
Но пока я тратил этот день на то, чтобы заниматься никому не нужными, абсолютно пустяковыми идиотизмами... Двое эти навсегда покинули меня, наверное. На их место пришло лишь осознание того, что любое писание — это подлая, тощая рефлексия, бесстыдная и голая абсолютно. И что все будет, как тогда. Что опять у меня будет лежать в дальней папке 20 страниц мелким шрифтом истории о том, как недотрансформированные обрывки меня бегают по сцене картонными фигурками и бегают-то неубедительно: то рука странно дернется, то нога. А я их не такими вижу всегда, они живые всегда-всегда, у них целые свои жизни есть, просто нельзя рассказать кому-то целую прожитую жизнь: все равно все не так да не туда будет. Да и потом как рассказать то, от чего ты знаешь лучше всего лишь то, кто и как себя чувствовал когда, и сам все это как-то так, одновременно чувствуешь. Нельзя это — человека целого рассказать, да вот и двух-то тоже нельзя, к сожалению.
Но потому и грустно очень, что я не могу никого с ними познакомить, а могу их только похоронить теперь. В себе. Снова — в себе.
Знакомство с ними пошло бы очень многим на пользу. Жаль, очень-очень жаль...

P.S. И в качестве своеобразного прощания недостает только двух строчек, пришедших в голову уже на обратном пути.
несовершенно летние
несовершеннолетние

@музыка: Сплин — Сиануквиль

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

смотрю и всматриваюсь внутрь, в печать на твоем лице
гляжу и вглядываюсь в сутки — отражений в чужом кольце

помнишь, как в старой загадке про два кольца,
суженых-ряженых, два вороных гонца
вестника два: что дарий? убит-убит!
гвоздиком я забиваю в подстольный палеолит
верным движением быстрой как дрожь руки
неоспоримо тройные свадебные венки

под утро прорежусь вовнутрь, в печать твоего лица,
прости, я не помню загадок про выбор и два конца

---

О какая лютая, неизживаемая печаль овладевает мной, когда лишь осколки моего былого крепкого и уверенного существования составляют мне единственную поддержку в эти нелегкие дни неожиданных одиночеств. Выстраиваемый в моем сознании мир иного — как легок ты был в своем падении и как неумолим в своей кончине. Не было тебе равного или хоть сколько-нибудь приближающегося к тебе: разделяя умение сочетать горестное и тягостное с неистовством бурных теплых ночей, рисовал ты в сознании картины, на которые вообще вряд ли способно человеческое сознание. Ты весь словно являл собою нескончаемую площадь земную, на которую единый человек только лишь и может опереться, ведь выстроена она не более и не менее, чем из его собственной плоти, плоти его сознания и осознания сущего. Но ты покинул меня так, как уходят в последний путь корабли, скрипя веществом натянувшихся парусов — и нет тебе, о нет, никакого прощения и оправдания в поступке твоем, поколебившем меня и в моих наиболее ярых стремлениях.
О слепая, безверная непредсказуемость нагого момента! Что же творишь ты со мной, бесстыдница? Решительно не беру в толк!

А теперь представим, то есть мысленно скажем себе, что мы живем совсем уже не в том веке.
Окружающая действительность не перестает удивлять меня своим непостоянством. Всегда у нее остаются запасные варианты действий, которые она время от времени и пускает в ход. Одним из таких вариантов можно счесть текущее осеннее сугубое самоконсервирование некогда дорогих мне людей. И в который раз в этой жизни только что и остается мысленно возразить им: "Нам будет очень сложно без Вас, но мы попробуем, мы обязательно попробуем и как-нибудь справимся, потому что терпеть Вас более совсем уже нет никаких блядских сил".